Четыре возраста Нулизы-сан [СИ] - Михаил Григорьевич Бобров

настоящем бою. И подслушивать ей как-то… Мелко. С другой — хозяйка кубрика и не думает приглушать голос, хотя сама вчера укрыла одеялом и пристегнула от качки. Значит, разговор не секретный…

Если честно — просто вставать неохота. Охота — поесть.

Вот не надо было думать про еду! Заурчавший живот выдал Восьмую, как некстати заржавший конь выдает засадный полк.

— Ага! — радостно повернулась к ней женщина, — проснулась? Там — санузел. Там — столовая.

Мужчина поднялся, потянулся, сцепив руки над головой замком. Опустил руки через стороны, встряхнулся. Оправил сине-серый пятнистый камуфляж с нашивкой крылатого тигра на правом рукаве. Коротким кивком-поклоном поздоровался с Восьмой. Женщине улыбнулся — вышел.

— Вставай, уже завтрак.

Справившись с застежкой ремня, Восьмая села на кровати, разглядывая хозяйку кубрика. Стройная, синеглазая блондинка в темно-вишневом строгом костюме; судя по уголку обертки в нагрудном кармане — любит шоколад. А судя по тому, что Валькирия — любит оружие… Как там было в пятой серии? «Концептуально», вот!

— Твоих я разместила в отсеке десанта, два патруля оттуда все равно до посадки спать не лягут. А ты замыкающая, тебе места не хватило. Так что уж извини, положила у себя. Мы тут не слишком шумели?

Восьмая повертела головой.

— А, я же не представилась. Беркана.

— «Летящий Феникс» — тридцатый отряд — восьмая — желтая.

Женщина понимающе наклонила голову; очень-очень светлые волосы упали на плечи:

— Я знаю, вы стараетесь не произносить истинные имена до возвращения. Комбинезоны и обвеску пока оттащили в трюм. Но можно из одежды взять что-нибудь мое. Вон тот шкаф, бери что угодно, не стесняйся, у меня еще дома до чертиков. Каждый раз, как сяду в Италии — родичи отца волокут подарки. Не беру — обижаются, что брезгую. А мне носить некогда. И негде.

Восьмая еще раз посмотрела на собеседницу и только вздохнула. Вот кого Нулевой не назовут! С такой грудью можно в мешок замотаться — и все равно каждый второй свернет шею, оглядываясь. А ее майка, наверное, Восьмой до колен будет. Подпоясаться — чем не платье…

— Госпожа Беркана…

— Можно просто Беркана. Я уже привыкла.

— А где… Шестая?

Валькирия догадалась, о ком вопрос.

— Она в холодном трюме. С ней высокая испанка — Седьмая, да? И ваш командир.

— Флагман. Да.

— Если хочешь к ним — из кубрика в общий коридор, направо и в конце трап. Но сначала все-таки сходи поешь, столовая по коридору налево. Ваших плиток у меня только уставной минимум, зато нормального человеческого мяса, — Беркана подмигнула, — на роту десанта. Вам восьмерым как-нибудь хватит, не стесняйся и в этом… Так, я тоже пошла, сейчас будет маневр. Надо сесть в одно интересное место. А потом уже рванем на Сиэтл. И будем там примерно перед приходом вашего конвоя. Гиперзвук — он такой… Восьмая…

— Да?

— Спасибо. Я не знаю, значит ли моя благодарность что-нибудь, но — спасибо.

Женщина вышла. В кубрике пахло яблоками, отчего живот заурчал пуще прежнего. Восьмая скинула одеяло, опустила ноги на приятный, гладко подстриженный ковер — она так и не привыкла, что здешние ковры не шерстяные. Потопталась, протерла глаза и решительно двинулась умываться.

Закончив с обязательным, Восьмая перешла к приятному. Одежду она выбирать любила. Просто удавалось это сделать нечасто. Последний набег на гардеробную был еще дома… А ведь почти год прошел, страшно подумать! Здесь-то все просто: форму флотскую, синюю с золотом, получи и распишись. Она хоть и красивая, и даже с розовыми волосами Восьмой смотрится… Нормально смотрится! Нечего тут! А все-таки форма — отпечаток Школы, оттиснутый в складках кителя, пропахший неистребимым запахом оружия. Восьмая выросла в дворянской семье; ее родители воевали, заслужили грозную репутацию и по-настоящему жуткие прозвища. Но здесь — и в Школе, и в форме — Восьмая чувствовала себя частью некоего Левиафана, нацеленного на беспощадное перемалывание врага. Врага безликого — не Империи Зла, грозящей поработить мир, не Древнего Проклятия, грозящего мир уничтожить. Врага тут называли нейтрально, бесцветно: «противник», иногда еще «он». А боевую ярость тщательно вытравливали. Денег на Школу не жалели — но и людей в ней тоже берегли не слишком. Проучившись в Школе несколько месяцев, Восьмая с ужасом поняла: никакие устрашающие прозвища этого Левиафана не смутят. Никакая храбрость и боевое искусство не остановят его стальные челюсти. Клыком в этих челюстях она и должна была стать по завершении обучения; и вот сейчас, перебирая легкие, яркие ткани в шкафчике, Восьмая глотала слезы, прекрасно понимая грозную и прекрасную Валькирию, воплощенную в корабль Тумана — только аэрокосмический.

Здесь вся одежда — гражданская. Красиво. Но… Чуть-чуть не то.

Выбрав первое, что подошло по размеру, Восьмая даже перед зеркалом стояла всего полторы минуты. Сейчас — на завтрак, а то в желудке уже «буря и натиск», как в той опере, откуда Валькирии родом. А потом надо в самом деле зайти к Шестой. Или ее теперь уже можно называть Анной?

Решив спросить у флагмана позже, Восьмая добралась до столовой. Небольшой отсек, четыре столика жмутся к стенам, каждый на четыре места. Посреди каждого стола прозрачный купол — тоже знакомо, на школоносце так выглядит линия доставки. Выбрав место, девушка увидела спроецированное прямо на стол меню — «еда человеческая, шибко вкусная» и «еда нечеловеческая, но тоже ничего». Улыбнувшись, накрыла пальцами обе строчки. Купол доставки знакомо зашумел, зажужжал… Восьмая посмотрела в круглое окошко под правым локтем: облака стремительно приближались. Да, Беркана же говорила, будет промежуточная посадка…

В отсек вошли трое мужчин. Блестящие туфли, отглаженные брюки, черные кителя военных моряков, снежно-белые манжеты, над ними золотые полоски по рукавам, к запястьям пристегнуты опечатанные портфели. Восьмая приподнялась было поздороваться — но, к ее удивлению, все трое вошедших козырнули ей первыми! Дернувшись ответить, она спохватилась, что не в форме — а «к пустой голове руку не прикладывают» — и застыла. Неловкость разрядил тот самый мужчина, что утром в кубрике жаловался на сны:

— Вольно, товарищи-господа. Вольно, Восьмая.

Компания выбрала столик по диагонали напротив. Тут под стеклянным куполом появилась заказанная плитка — а потом тарелка с мясом — а потом… А еще…

Когда Восьмая опомнилась, носители секретных портфелей уже исчезли, а всю столовую занимали «летающие тигры». Даже в соседнем кресле «сине-серый» увлеченно мотал на вилку макароны по-флотски, совершенно не переживая, что случайным тычком под ребра канмусу может запросто его убить, и потому занимать место рядом с ней не такая уж хорошая мысль.

Камуфляжники ели, пили, разговаривали — камень-переводчик исправно докладывал, о чем:

— На материках и